«Стесняюсь сказать, что я психолог» – Катерина Поливанова об уроках великих, родительских ошибках и о том, где спрятан ключ к пониманию детства
Встреча с богами
Преподавать я никогда не хотела. Думала — буду заниматься высокой наукой, окончила МГПИ с экзотической специальностью «Физика на английском языке». Мне не хотелось в школу, но без распределения после вуза было нельзя. Выручила мама, она работала в той самой 91-й школе, где проходил эксперимент по развивающему обучению, и пристроила меня в НИИ общей и педагогической психологии. Директором института был Василий Давыдов, а взяли меня в лабораторию Даниила Эльконина. Так я оказалась в команде, которая создавала систему обучения в младших классах, совершенно не похожую на то, что было в советской школе. Эльконин и Давыдов доказывали, что традиционная школа не развивает мышление детей, а «дрессирует» утилитарную память, и предлагали иные методики, рождающие умение учиться.
Молодая и глупая, я даже не осознала поначалу, куда попала. Думала — пересижу до декрета и займусь своей высокой физикой. Но общение с командой лаборатории оказалось для меня интеллектуальным вызовом: я привыкла быть на голову выше всех, была такой «звездой физфака» с красным дипломом, а попала в среду, где все читали книги, которые я не читала. И принялась наверстывать.
Эльконину было за семьдесят, львиная седая грива, ученик Выготского... Казалось дико крутым все, что он рассказывал, как и идеи развивающего обучения. Настолько это не похоже на то, что мы знали по своим школам, в этом был флер фронды, чего-то немного несоветского. Мы работали с ощущением, что держим бога за бороду — вот-вот создадим что-то, что изменит школу.
Институт разгромили в начале 80-х. Давыдов брал на работу людей, которых отовсюду выгоняли, и отказывался их увольнять. В итоге его сняли из директоров и исключили из партии. Эльконин умер в 1984-м. Пишут, что даже сжигали книги, изданные институтом. Мы сидели, как мышки под метлой.
Апология бунта
В начале нулевых попала в Шанинку благодаря Исаку Фрумину. Нужен был человек с хорошим английским и психологическим бэкграундом для программы, которую валидировал Манчестерский университет. К тому времени я была доктором психологических наук. Это было время расцвета компьютерных наук, а программа называлась «Коммуникации и образовательные технологии».
Нужно было зайти с другой, не технической, а смысловой стороны – если это средство для большой идеи, то в чем эта большая идея? На мой взгляд, она заключалась в отказе от «вертикали власти» школы. Ведь знание всегда принадлежало только учителю, он выступал с позиции «Расскажу, как правильно». А компьютеры могли помочь создать горизонталь, сетевую коммуникацию, когда учитель больше не обладал монополией на знание. Скорее, его задачей становилось помочь ребенку самому добывать знание.
Сейчас, спустя годы, можно признать, что в целом не удалось поменять философию школы. Система образования очень заорганизованна — люди, которые работают в школе, сами поменять ничего не могут. Поэтому вертикаль устояла, и никакие компьютеры здесь не помогли.
Кирпичом в голову
Когда мы создавали программу в Шанинке, я впервые почувствовала недоверие к психологам со стороны тех, кто работал в образовании. В 90-х психологи пришли в школу, но в основном не вникали в тонкости работы педагога, а стояли рядом, «все в белом», и свысока говорили, что надо делать. Наверное, это стало отправной точкой моих собственных сомнений в профессии — я стала стесняться того, что я психолог.
Меня стала раздражать «индустрия советов» от психологов, как воспитывать детей, ведь всё это не работает. И сама я делала те же ошибки, что и любой родитель. Например, когда мои дети были маленькими, самым популярным автором был Спок (если помните, он в конце карьеры извинялся за «неправильные» советы). В его книгах было написано: не надо самой укладывать ребенка спать, а положить в кроватку и уйти, уши затыкаешь и терпишь. Ребенок день поорал, второй поорал, на пятый заснул. Я так и делала. Сегодня моя средняя дочь (она психолог) кирпичом в меня готова запустить, если про это вспоминает.
Вскоре я убедилась, что все мои дети разные, а в таком случае одинаковые советы — это нонсенс. Родительская компетентность — это не выучить готовые советы, а найти баланс между своими интересами и интересами конкретного ребенка. К каждому человеку надо приспосабливаться, другой — это другой, даже если он новорожденный. Ты не знаешь заранее, хорошо ли он будет спать, хорошо ли он будет есть. Надо чувствовать его ответ, а не тупо делать, как Спок сказал, или не Спок.
Странные цветы
Мне всегда было интересно изучать развитие ребенка, и со временем я поняла, что психология не дает ответов на те вопросы, которые возникают у родителей и учителей. Психология развития строится на общих закономерностях, но не учитывает контекст. Растет ваш ребенок в полной семье или в неполной, отличник он или двоечник — закономерности развития те же самые, но прогноз будет совсем другой. И если мы это игнорируем, то, получается, это какая-то бумажная психология, как была бумажная архитектура.
Так я начала искать точку опоры для исследований детства за пределами психологии. Во-первых, такую, где учитывался бы контекст — ведь если верить психологам, то все дети должны быть одинаковы, а на самом деле по жизни все разные, это зависит от того, читает ли мама книжки, пьет ли папа пиво в выходной день – или ходит в музей. Во-вторых, новый взгляд на детство должен учитывать, что ценности общества и представления о развитии всё время меняются. Психология это тоже не очень учитывает — скажем, утверждает, что все дети развиваются через игру, а как тогда быть с крестьянскими детьми 18 века, которые вообще не играли?..
Облик детства и взросления постоянно меняется: раньше, например, считалось, что правильное развитие — это один набор действий (окончание школы, вуза, работа), а теперь общество приходит к другой модели, что не солдаты нужны, а гениальные одиночки, а мы, обычные люди, будем на них паразитировать. Смотрите, Стив Джобс был абсолютно сумасшедший, нигде в университетах не мог прижиться — но сделал для человечества гораздо больше, чем тысячи людей, которые «правильно» развиваются, учатся, работают. И теперь приоритет общества — не забить эту чудаковатость бетонной плитой, дать всем цветам цвести, чтобы и самые странные цветы приносили пользу.
Детство — это вообще что?
Постепенно в поисках «ключа» к теме развития ребенка рождалась наша команда — так складывалось то, что стало Центром исследований современного детства в Инобре. Мы искали на стыке психологии, социологии, педагогики, даже истории — потому что и представление «детство — это вообще что?» интересно меняется в разные эпохи. Есть крылатые слова, что главная задача в детстве — повзрослеть, а главное, что мы ждем от ребенка — чтобы он перестал быть ребенком. Но эти слова уже устарели. В 20 веке так и было, когда считалось, что «отдача» от ребенка появится в будущем, вот мы и ждем этого будущего. А в 21 веке стало господствовать мнение, что детство и само по себе ценно, возникла тема детского благополучия.
Когда мы начинали, темы детства вообще не было в российском научном дискурсе. Сейчас появляются и другие центры, команды, но у каждого свой профиль, краеугольная тема, через призму которой смотрим на детство в целом. Для нас такой стала тема самостоятельности ребенка. Это идеальная лакмусовая бумажка, может быть, единственная, с помощью которой каждый человек может даже на опыте своей жизни увидеть, как меняется детство и представление о нём. Просто вспомните, куда и в каком возрасте вы ходили сами, что делали сами, и что в том же возрасте могут делать ваши дети. Я, например, хорошо помню, как гуляла одна в нашем дворе на Мытной улице — мы сделали снежную горку из папиной машины и с нее катались. Поскольку я могу сопоставить, когда у папы была эта машина, когда мы там жили и т.д., то я понимаю, что мне было 4 года. Сегодня представить, что четырехлетнего ребенка выпустят даже в закрытый двор, невозможно.
Тема самостоятельности — самая интересная для исследователя детства. Через нее можно изучать и агентность как способность действовать, учиться, можно анализировать образование, родительские стратегии… Для родителей это, может быть, самый чувствительный аспект, на одной чаше весов желание, чтобы ребенок больше умел и делал сам, на другой — страх за его безопасность. Сейчас с этой темой наш центр выиграл грант РНФ, надеемся сделать хорошее исследование, чтобы понять, какой именно самостоятельности ждут от детей взрослые. Причем, это ожидание везде разное — в Москве одно, в деревне в Свердловской области другое. У нас отличная команда, поэтому не сомневаюсь — будет интересно.
