В НИУ ВШЭ впервые прошла конференция Консорциума исследователей высшего образования
145 исследователей из 30 стран обсуждали, как система высшего образования функционирует на глобальном и национальном уровнях и как она меняется под воздействием процессов дифференциации и интеграции.
Консорциум исследователей высшего образования (CHER) был основан в 1988 году на конференции в Германии группой известных ученых, изучавших проблемы развития вузовских систем. С тех пор ежегодные конференции CHER стали одним из главных событий для всех, кто занимается исследованиями в этой сфере.
В России конференция CHER была организована впервые. По словам Педро Тейшейры, директора Центра изучения политики в области высшего образования Университета Порту, в котором располагается секретариат CHER, проведение конференции в НИУ ВШЭ является признанием того факта, что в России складывается профессиональное сообщество исследователей высшего образования. «Тридцать лет назад CHER возникла как европейская организация, но мы всегда хотели иметь международный фокус, что способствует повышению качества наших обсуждений», — добавил господин Тейшейра.
Темой нынешней конференции стали процессы дифференциации и интеграции в современном высшем образовании. Дискуссии проходили в рамках почти тридцати секционных заседаний. Мы расскажем о трех ключевых докладах, представленных на пленарных сессиях конференции.
Саймон Марджинсон, директор Центра глобального высшего образования Университетского колледжа Лондона/ © Михаил Дмитриев, Высшая школа экономики
Что происходит с высшим образованием в условиях глобальной неустойчивости
Этот доклад представил директор Центра глобального высшего образования Университетского колледжа Лондона Саймон Марджинсон. Он отметил, что высшее образование по всему миру подвержено воздействию, с одной стороны, средне- и долгосрочных факторов, таких как маркетизация, изменение стандартов госуправления, углубление национального неравенства, расширение роли исследований и значимости больших данных и даже рост китайского присутствия в экономике и на образовательном рынке. С другой стороны, на высшее образование влияют и временные факторы — напряженность в связи с миграцией, приход к власти политиков-националистов, атака на академические свободы и быстро меняющаяся функция социальных медиа.
Статистика показывает, что высшее образование становится все более массовым. Доля молодых людей, поступающих в университеты, по-прежнему сильно разнится по странам и регионам (она низка в Африке и Юго-Восточной Азии), но если нынешний тренд сохранится, то через поколение половина всей мировой молодежи будет обучаться в университетах. Но как это повлияет на функционирование системы высшего образования?
Опыт стран, где высшее образование уже приобрело массовый характер, показывает, что в таких системах доминируют крупные университеты, которые оставляют мало места специализированным и неуниверситетским образовательным учреждениям. Зато по внутренней структуре такие крупные вузы могут сильно отличаться друг друга. Еще один тренд — это увеличивающийся отрыв ведущих мировых университетов от всех остальных, при котором обеспечить равные возможности для поступления в них становится все сложнее.
Вместе с тем растет «плата» за неучастие в высшем образовании: социальный статус тех молодых людей, которые не поступают в университеты или профессиональные учебные заведения, ухудшается. (Есть развитые страны, в которых этот разрыв в «статусности» не так заметен — например, Норвегия и Финляндия.)
Причем это самовоспроизводящийся феномен: чем больше людей получает высшее образование, тем более «обязательным» семьи считают его получение для следующих поколений, тем более в проигрыше оказываются те, кто выпадает из этого процесса.
У политиков, точнее, у системы госуправления есть свои виды на университеты. Правительства многих стран воспринимают исследования как инструмент конкуренции с другими государствами, и именно это, а не пресловутое научное любопытство, побуждает их вкладывать больше средств в науку. Но академический мир имеет собственную динамику, и сами университеты осуществляют взаимовыгодное научное сотрудничество с зарубежными партнерами, а не стремятся их «победить».
Как рынок труда влияет на академические свободы
Доклад директора по исследованиям Sciences Po Кристин Мусслен был посвящен соотношению форм рынка труда и организационной структуры университетов. В ходе своего исследования она установила, что университеты имеют дело сразу с тремя типами трудовых отношений — «точечными», когда университет приглашает сотрудника со стороны под одну краткосрочную задачу (например, прочитать один специализированный курс), «повторными» контрактами (когда один опыт успешного сотрудничества ведет за собой новые совместные проекты) и постоянными контрактами. Таким образом университетам внутри одной формальной структуры нужно управлять разными видами горизонтального и вертикального взаимодействия.
В академической сфере в последние годы наблюдается сокращение доли бессрочных контрактов, зато увеличивается количество позиций для постдоков в различных исследовательских проектах, а с преподавателями вузы все чаще заключают временные контракты.
И в таких временных позициях, которые необходимо с определенной периодичностью подтверждать, все больше академических работников проводят значительную часть своей карьеры. А перейти из временного в бессрочный статус становится все сложнее.
Это влияет и на функционирование университета, усиливая влияние управленческой вертикали, и на уровень академической свободы: чем меньше работников на бессрочном контракте есть в университете, тем меньше исследователей могут свободно выбирать темы и проекты, которые они сами считают интересными. Остальные так или иначе должны будут согласовывать свои академические интересы с политикой университетского начальства. В каком-то смысле это ведет к возрождению кафедральной системы управления вузами: профессора на бессрочном контракте могут, вольно или невольно, выстраивать исследования «под себя», подключая к ним «временных» сотрудников, у которых нет возможности заниматься собственными исследованиями. Но есть и отличия от традиционных кафедр: сотрудники на временных контрактах гораздо легче, чем раньше, меняют университеты (или вовсе уходят с академического рынка), кроме того, при найме сотрудников возрастает роль службы персонала (значимость личного знакомства с профессором снижается).
Как трансформировалось постсоветское образование
Исследование, представленное научным руководителем Института образования ВШЭ Исаком Фруминым, отражало результаты «естественного эксперимента» в высшем образовании. Речь о том, как после развала СССР единая советская система высшего образования естественным образом трансформировалась в 15 разных систем — со своими особенностями, национальной, демографической и региональной спецификой, но имеющими и общие наследственные черты. Исак Фрумин и его коллеги пытались выяснить, по каким законам эта трансформация происходила.
Отличительными особенностями советской модели было отсутствие частных вузов, бесплатность обучения, сильная централизация системы управления и планирования, узкая специализация и обязательное распределение выпускников по рабочим местам после окончания вуза. Трансформационный период, случившийся после, большинство исследователей разделяет на два этапа. 1990-е годы характеризовались приливом «образовательной свободы», резким ослаблением государственного контроля и приходом в образовательную сферу новых стейкхолдеров (домохозяйств, бизнеса, научного предпринимательства). В 2000-е годы государство вернулось в высшее образование, проводя более жесткую управленческую и аккредитационную политику, проблема качества вузовского образования также стала более важной из-за появления национальных и международных рейтингов, кроме того финансирование вузов (за исключением совсем базовых потребностей) стало осуществляться на конкурентной основе.
Доля молодежи (рассматривается когорта людей в возрасте 17–25 лет), получавшей высшее образование в первые постсоветские годы, составляла в среднем 14%, хотя эта цифра разнилась по отдельным республикам. За последующие двадцать лет во многих из них прослеживался четкий тренд на массовизацию высшего образования.
Запрос на расширение высшего образования предъявляли прежде всего семьи, и власти в большинстве стран были вынуждены на него реагировать.
Но из этого тренда есть четыре явных исключения: в Таджикистане, Азербайджане, Туркменистане и Узбекистане доля молодых людей с высшим образованием практически не изменилась, оставшись очень низкой. Примечательно, что именно эти четыре страны занимают последние места среди стран бывшего СССР в «индексе демократий» по версии журнала Economist.
Хотя общие цифры показывают, что высшее образование стало более доступным, за этой доступностью скрывается внутреннее неравенство — вероятность поступления в престижный университет у детей из обеспеченных семей в четыре раза выше, чем у детей из малообеспеченных семей. И чем меньше доходы семьи, тем в менее качественные вузы они поступают. Это отражается и в институциональном ландшафте: происходит вертикальная дифференциация вузов, в результате которой появляется не только элитный сегмент высшего образования, но и откровенно отсталый. Можно констатировать, что социальная мобильность и справедливость не являются естественными функциями высшего образования. Кстати, роль частных вузов остается скромной: лишь в трех странах (Казахстане, Грузии и Латвии) доля студентов негосударственных вузов превышает 20%.
Среди других паттернов трансформации постсоветской системы высшего образования можно отметить повсеместное внедрение двухуровневой болонской модели (что, впрочем, не привело к кардинальным изменениям учебных планов), рост образовательных программ в сфере гуманитарных и социальных наук при одновременной поддержке государством инженерного обучения и дерусификацию.
Почти все постсоветские страны после обретения независимости занимались строительством национального государства, и именно этот процесс, а не неолиберальные модели, играет важнейшую роль в развитии там высшего образования, считает Исак Фрумин.