Надо позволить школе честно говорить о проблемах инклюзии
Об инклюзии активно заговорили в Америке 1950-х – 60-х годах – сначала в контексте борьбы с расовой сегрегацией. Потом – и в отношении образования для детей-инвалидов (сегодня в России многие воспринимают инклюзию только в таком значении). Поворотным моментом стала статья Ллойда Данна, президента Совета по исключительным детям, в которой он признался: «Наши практики морально и образовательно ошибочны». Имелись в виду интернаты и спецшколы, где детей с особенностями развития учили отдельно. Систему специального образования начали демонтировать.
В России «инклюзивный бум» начался позже. Если в 90-е лишь некоторые школы пытались интуитивно развивать подобные методики, а в 2000-е начались пилотные проекты, в том числе, по инициативе общественной организации инвалидов «Перспектива», то в 2012 году эти принципы были уже официально закреплены в законе «Об образовании». Дети с особыми запросами получили право учиться в школах по месту жительства, а психолого-педагогическим комиссиям запретили выносить вердикт «Необучаемый ребенок».
Когда к какой-то теме проявляется внимание государства и гражданских активистов, это может столкнуться с сопротивлением общества. Большинство считает, что не надо принимать в расчет права меньшинства: так возникает повестка сопротивления.
Сегодня вокруг инклюзивного образования сложилась целая мифология и хаос в терминах. Елена Ярская-Смирнова зачитала выдержки из публикаций для учителей, где утверждается, что есть «интегрированное» и «инклюзивное» образование, и якобы у них масса различий: при интеграции учитывают потребности «особенных» детей – а при инклюзии всех, и так далее. На самом деле, инклюзия в социальной теории – это процесс, ведущий к интеграции, и нельзя считать, что это противоположные подходы. Очень важно понять, что инклюзия напрямую связана с разнообразием и должна учитывать множественные факторы исключения – это и миграционный опыт, и слабое владение языком, и бедность, и гендер, и конечно, состояние здоровья и особенности развития, которые далеко не всегда тождественны инвалидности.
Все, что называется инклюзией, интеграцией, подлежит уточнениям, иначе мы будем верить в одни слова, сопротивляться другим словам, а реальность не будет иметь к этим красивым схемам никакого отношения.
Нужно честнее говорить о проблемах, связанных с инклюзивным образованием. Исследования 2010-х годов показывают, что ученики в смешанном коллективе сталкиваются со снижением уверенности в себе, чувствуют себя изгоями: это следствие инклюзии без коммуникации. Такие вопросы надо обсуждать, как и другие, о которых вроде бы и не всегда удобно говорить. Например, что делать, чтобы дети, условно, «без особых потребностей» не замедлялись в своем развитии из-за инклюзивных программ: такой вопрос поступил докладчику.
По мнению Елены Ярской-Смирновой, чтобы негативных эффектов в школе не было, нужна система помощи ученику и учителю. Прежде всего – ассистенты педагога, которые обеспечат разделение труда, будут помогать части детей на уроке (ассистент учителя) или на перемене (внеклассный тьютор).
Еще один фактор риска – отсутствие у учителя возможности высказаться, обсудить проблему с кем-то, кто признает, что у педагога могут быть трудности в инклюзивных практиках, может быть разное к ним отношение.
Диалог о проблемах предотвратит выгорание. В целом, чтобы инклюзия развивалась, надо обсуждать и ее негативные стороны тоже – это поможет их сгладить.
Полную видеозапись семинара можно посмотреть здесь.
Доклад Елены Ярской-Смирновой «Интеграция и инклюзия: что это за понятия и какое имеют отношение к социальной политике и образованию?» (PDF, 3.76 Мб)
Ярская-Смирнова Елена Ростиславовна
Международная лаборатория исследований социальной интеграции: Заведующий лабораторией
Ярская-Смирнова Елена Ростиславовна
Международная лаборатория исследований социальной интеграции: Заведующий лабораторией