Государево детство?: на вопрос «Чьи дети?» постсоветские страны отвечают по-разному

Трое из Простоквашино смешно разделяли «наше» и «государственное» (от коровы и теленка до холода, который дает холодильник), но, оказывается, такой вопрос вполне серьезно можно поставить в отношении детей. Считает ли государство их своими, или это в первую очередь «собственность» семьи? Проследить, как менялось это отношение в разных странах, можно на примере бывшего СССР, который распался на 15 государств. А «лакмусовая бумажка» — внешкольный сектор: кто и как должен претендовать на время ребенка за пределами уроков. Такое исследование провел Иван Иванов, младший научный сотрудник Центра общего и дополнительного образования имени А.А. Пинского.

Ростислав Галицкий

«Философский» вопрос потребовал анализа огромного количества документов и свидетельств — законодательства и национальных стратегий, экспертных интервью сводов статистики, начиная с советской. Отчасти были использованы материалы, собранные Иваном Ивановым и его коллегами в рамках подготовки серии книг «Постсоветское внешкольное образование».

В СССР все было государственным — и дети не исключение. В 1920-х это так и озвучивалось: забрать детей у патриархальной семьи, устроить «поголовное перевоспитание» (термин Надежды Крупской) ради создания нового человека. К тому же, страна была вынуждена решать проблему массовой беспризорности, поэтому внешкольному времени детей уделяли большое внимание.

Модель менялась, хотя и сохраняла представление о «государственных детях» (точнее, «государственно-общественных»). В СССР удалось добиться высокого охвата (практически 100%) и развитой инфраструктуры внешкольного образования, причем, почти всё было бесплатным для потребителя — финансировалось бюджетом, профсоюзами и предприятиями. Охват не был принудительным, скорее, было «так принято». Идеологическая составляющая всегда ставилась на первое место, но очень изменилась за десятилетия: от фанатичных призывов Крупской — к ритуальному «подыгрыванию» официальным декларациям и повестке.

Постсоветские модели представлены в 15 разных вариантах, почти все они пережили в какой-то момент тяжелое кризисное время. Охват уменьшился в разы — даже в наши дни он потерял, по разным данным, от 30% до 44% по отношению к 1989 году. Отчасти что-то удалось восполнить благодаря частному сектору, но его доля неравномерна — от 76% в Эстонии до 2% в Узбекистане.

Иван Иванов пишет о трех разных моделях. Собственно постсоветская, наследующая основные элементы и идеи, ориентируется на широкий охват, доступность, сильное регулирование, официальное декларирование интересов государства через стратегии, низкую долю частного сектора. Эта модель сохраняется в Беларуси, Казахстане, Кыргызстане, Молдове, России и Украине. 

В странах Балтии государство сохраняет высокий уровень присутствия, но происходит неолиберальная модернизация и регулируемая деиделогизация — эта модель названа конвергентной. Здесь много частных провайдеров, высокая роль муниципалитета. Наконец, во многих постсоветских странах реализуется третья модель — лиминальная: слабый охват внешкольными занятиями, низкая доступность, слабое развитие частного сектора. К этой группе стран относятся Азербайджан, Армения, Грузия, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан. 

«Вопрос «Чьи дети?» все еще остается актуальным и значимым: постсоветские системы пребывают в прежней парадигме государственного патернализма; конвергентные проводят политику разделения ответственности между семьей и местным сообществом, где государство выступает арбитром институциональной среды. Лиминальные системы не претендуют на внешкольное время ребенка — здесь семья является основным оператором… В конечном счете ответ на вопрос «Чьи дети?» — это выбор пути в будущее», — пишет Иван Иванов.

Статья опубликована в журнале «Вопросы образования», прочитать ее можно здесь